Десантно-штурмовой батальон 70 ОМСБр Кандагар

1 взвод 3 дшр, с августа 1985 по 1 декабря 1986. Комиссован после подрыва на фугасе БМП № 437, на которой в тот момент находился .Случилось это на южной окраине Кандагара.

Член Российского межрегионального Союза писателей.

Профессор Академии русской словесности и изящных искусств имени. Г.Р.Державина. Кавалер ордена Петровский Крест «Честь и слава России» и других литературных наград. Член клуба авторской песни «Восток» Санкт-Петербург. Автор трех сборников стихов "Слова и мысли в унисон", "Услышав музыку в словах", "Обычных слов замысловатые узоры".

Автор стихов совместных музыкальных альбомов с композитором и певцом Алексеем Краевым «Мужской разговор».  Автор стихов совместного альбома с актрисой и певицей - Натальей Сорокиной "Новый переплет". Автор стихов музыкального альбома "Зарисовки с натуры".  Автор стихов музыкального альбома "Радость встречи".

Кавалер Ордена Красной Звезды .

Автор мемуаров о войне в Афганистане «Не законченная война или дембель – коса», фрагменты которой выставлены на сайте , в разделе "Воспоминания".

Автор стихов, песен, звучащих на различных радиостанциях, в разных городах России и зарубежья. Автор стихов и песен для театральных постановок. Организатор и участник различных концертов, фестивалей и творческих вечеров.

Генеральный директор «Творческого объединения М&К ОЛИМП»

Первые впечатления после прилета

Когда мы прилетели на аэродром «Ариана» в провинции Кандагар и вышли из самолета, то первым ощущениям климатические условия были такие как в Узбекистане, ну разве что температура воздуха повыше, градусов 50, наверное. Вокруг ходят люди в еще невиданной нами военной форме, очень не похожие на вышколенных офицеров и солдат в Союзе. 
Спокойно, не реагируя не на что, спит на теплом асфальте собака и вообще обстановка умиротворяющая, только все с автоматами.
Стоят самолеты, в общем, все идет своим чередом.
Естественно, нас расспрашивают:
- Кто, откуда? - ищут земляков.
Потом погрузка в "Уралы" и переезд в бригаду. Там нас определили в десантно-штурмовой батальон, который входилв состав мотострелковой бригады. Наше подразделение - это большие армейские палатки, поставленные друг за другом, в несколько рядов, каждой роте - свой ряд, каждому взводу - своя палатка.
Мы сложили свои вещмешки около глиняной каптерки по указанию какого-то сержанта, который нас привел в роту. И все наше имущество было очень быстро поделено старослужащами.
Хотя, на наш взгляд, ничего ценного там не было, там лежала «парадка» и парадные ботинки.
Как потом я узнал, с «парадками» там были проблемы - их надо было доставать или покупать. Но мне до этих атрибутов светской армейской жизни было дальше, чем до горизонта. Все, что происходило вокруг нас не вызывало тревожных чувств. Лишь легкое состояние внутренней настороженности от неизвестности.
Одно я сразу отметил про себя, это взгляд у людей, солдат и офицеров, которые уже здесь служили. Я сразу не понял, что именно не так, но про себя отметил, что подобного взгляда и вообще такого выражения глаз я еще не встречал.
Только после первого рейда я начал понимать, что значит этот скрытый звериный блеск. Он становится явным, когда появляется угроза или в стрессовой ситуации, а во время покоя он лишь изредка мерцает, но никогда уже не исчезает полностью…
Тогда я еще не задумывался над тем, что должно происходить в мозгу и душе человека, чтобы его взгляд стал таким, что должны вначале увидеть его глаза…
Когда нас распределили по взводам, я был внутренне спокоен, но это было спокойствие с привкусом неуверенности. Все иллюзии, родившиеся из рассказов в Союзе о том, что нас тут ждут, потому что мы единая семья и что среди солдат чуть ли не поголовное братство и трепетное отношение друг к другу, развеялись очень быстро.
Но чувство причастности к чему-то очень необычному не оставляло.
Внутри роты по-разному отнеслись к новому пополнению. Старослужащие приветствовали нас традиционно: посоветовали вешаться сразу, потому, что мы попали в ДШБ, да еще и в Кандагар, кто-то уже руками проверял кого-то на прочность, некоторые искали земляков, а кто-то просто смотрел...
В первый вечер и ночь в роте были расспросы, разговоры и разного вида проверки на прочность духа и тела.
Что дивило - никто не говорил о войне, боях или о чем-то подобном.
Единственный эпизод, как-то затронувший эту тему, был прост: кто-то из вновь прибывших по незнанию попытался занять одну из очень аккуратно застеленных коек ссо свернутой простыней сверху.
Он получил прямой удар ногой в грудь, и мы поняли, что на такие койки даже садиться нельзя.
Потом, в пяти словах, из которых четыре были матерными, а пятое - вовсе непонятным, нам объяснили, что это - койки недавно убитых и девять дней ими пользоваться нельзя.
В дальнейшем я убедился, что никто здесь не собирался, и не собирается проводить педагогических разъяснительных бесед, кроме разве что «особистов», у этих свои задачи…
Вокруг нас в тот момент ничего не говорило о войне, кроме разбросанных боеприпасов, на которые никто не обращал внимания.

Велась ли какая-то подготовка молодого пополнения в самом Афганистане?

Основной формой обучения было получение знаний на чужом опыте… или на своем. Это способствовало выработке скорейшей реакции в момент принятия решения, если, конечно, остался жив.
На следующее утро после прилета (это был конец июля, жаркий месяц) весь батальон выдвинулся на полигон для «отработки навыков у пополнения». В батальон тогда прилетели около восьмидесяти человек.
Мы выдвинулись из бригады на броне колонной на полигон. Бригада наша стояла на юге провинции Кандагар, на выезд было два КП, а дальше - километры минных полей. Когда задают вопрос, ходили мы там, в самоволку или в город через забор, у меня это вызывает легкую, но грустную усмешку.
Ехали на полигон (начало пустыни Регистан), кругом угрюмый степной ландшафт, он давил на мозг, да еще добавлялось неудобство передвижения на броне…
Единственное, что вызывало подобие улыбки и на мгновения уводило от армейских будней так это БАРБУХАЙКИ – машины местного населения, грузовые и легковые. Это уникальное транспортно-механическое творение. Сняты капоты или вообще вся облицовка, порой даже отсутствует кабина, но огромные кузова с непонятно каким образом держащимся в них грузом, и при этом все транспортное средство увешано кисточками, бантиками, тряпочками и прочими украшениями. Люди едут на крышах, кое-как держась за привязанные вещи, в общем - тюки на колесах… Водители этих авто либо съезжали с дороги, либо останавливались, чтобы пропустить колонну. При этом они радостно улыбались и, размахивая руками, что-то говорили нам в след. Такая вот идиллическая картинка. Только позже на своей шкуре узнал я настоящую цену этих отношений...
Полигон представлял собой несколько армейских палаток, окруженных с одной стороны степью, с другой - пустыней, а с третьей шла окантовка из гор.
Несколько будочек типа уличных туалетов - это рубеж для стрельбы по мишеням. И палатка кухни.
Вместе снами приехали два КамАЗа боеприпасов. На вопрос, «зачем» сказали, что их все надо расстрелять.
Я подумал, что батальон будет долго на стрельбах, а оказалось что это только для нашей роты на пару дней. После первого дня я просто оглох от выстрелов, обалдел от жары. И еще понял, что окоп в пустыне не выкопать, а в скалах не выдолбить. Песок, сколько его не перекидывай, сыпется обратно, а скальный грунт даже граната не берет.
Очень много узнал и постиг нового. Не понимая лишь одного: как все это связано с войной.
На следующий день опять все тоже самое: ползание, рытье окопов, маскировка, десантирование и работа в паре с «броней», изучение оружия и стрельба из него, постоянные тычки, окрики, изучение армейско-афганского матерного сленга. Этот уникальный «язык» представлял собой смесь русского, афганских наречий, специфических армейских выражений и отечественного мата – такая вот смесь. Что удивительно на этом «эсперанто» мы не только понимали друг друга, но и местные понимали нас.
В отличие от бригады, кроватей в палатках не было. Одна палатка выделялась на роту. Представляя собой, грубо говоря, убежище от ветра, потому что ветра там мощные, с песком, порой вытянутую руку не увидишь, это когда с пустыни поднимается САМУН и дышать приходится действительно в тряпочку. Для этого были большие капюшоны КЗС -комплект защитного снаряжения.
Ночью спали, постелив бронежилет.

Первый бой - какой он был?

Утром на полигоне к расположению батальону подъехали "Камаз" с боеприпасами и заправщик, и была объявлена тревога - через час полная боевая готовность.
Все вокруг знали свое дело и довольно спокойно делали его, и только мы, новички, суетились и с общей атмосферой диссонировали.
Был получен приказ идти маршем район южнее Кандагара. Старослужащие сказали, что место это полная "жопа" и посоветовали клювом не щелкать.
Опять эти смешные «барбухайки», но почему-то они уже не умиляли. Что-то давило в груди, пыль от впереди идущих машин и выхлопные газы не давали нормально дышать.
Внутри БМП в десанте ездят только на ученьях, мы передвигались на броне снаружи: так мобильней, да и при подрыве по стенкам десант не размажет, а раскидает. Ну а снайперы…
Идя в первый свой рейд, я был уверен, что мы подъедем и все «духи» разбегутся - нам стоит только погреметь оружием. Ну, кто же попрет против нашей брони! Да и рядом со мной была лучшая «десантура», ведь мы - цивилизованная страна, а они до сих пор палкой заостренной землю копают. Шестнадцатый век...
Прекрасный летний день, цвели цветы, даже деревья стояли в цвету, стрекотали кузнечики, трава ярко-зеленая, небо чистое, голубое и солнце.
Доехав до точки назначения, рота спешилась с брони и как только прозвучала команда "вперед" , пригибаясь, начали продвижение в «зеленку». Я шел очень напряженный, стараясь вникнуть в ситуацию, и понимая одновременно, что не в состоянии контролировать происходящее. Единственное, что я уверенно мог сделать по команде - это упасть. Язык жестов и условных знаков в тот момент был видимо не нужен. Команды отдавались в голос.
Вдруг сильный свист и взрыв метрах в пятнадцати от нас. После взрыва начался автоматный обстрел с поддержкой гранатометов. Более опытные залегли и начали расползаться, занимать оборону, а молодежь не могла сориентироваться и лежала на месте.
Слышу набор матерных эпитетов и вижу, что никто уже не идет, а все залегли, и я один стою и природой восхищаюсь. Тоже упал в траву и по взгляду старших солдат, о котором я уже упоминал раньше, понял, что летают здесь не стрекозы и шмели, а пули. Я лежал в траве, я просто нуждался в команде, и тут услышал: «За дерево!».
Оглянувшись и увидев дерево, я рванул, к нему так стремительно, как будто на мне не было веса БК. Как оказалось, эту же команду как руководство к действию восприняло еще восемь человек - все новобранцы.
Увидев такое скопление ошалевших солдат на один квадратный метр, сержант заорал: «К арыку! Рассредоточиться, занять оборону!».
Мы опять толпой побежали к канаве, чуть не растоптав сержанта, а он, продолжая стрелять по духам, орал нам: «Рассредоточиться!». И еще много других слов, из которых было ясно, что мы за солдаты.
Глядя, что делают другие, мы пытались стрелять в ту же сторону, но как стрелять, если не знаешь – куда? Пули так утюжили землю, что голову поднять было нереально.
Что делать, объяснил окрик: «Смотри как надо!». Лежа на боку, выставив автомат на вытянутых руках, сержант дал несколько очередей. На полигоне мы очень много стреляли, но по нам никто не стрелял, а это разные вещи – воображаемый противник и настоящий.
Я выставил автомат над головой и начал стрелять длинными очередями (стрелять в стрессовой ситуации короткими очередями предстояло еще научиться).
Постепенно стрельба в нашу сторону утихла и когда она прекратилась вообще, сержант мне сказал: «Ползи за мной».
Но какое там «ползи»! И спереди и сзади на мне БК, как на верблюде. Смотрю на сержанта, а у него уже половины запаса нет. Видя мою растерянность, он сказал: «Выбрасывай половину». И тут же по стадному чувству все рядом находившиеся новобранцы начали выкидывать боеприпасы из своих разгрузок.
- Вы чего, как бараны пристегнутые бегаете, друг за другом? -спросил сержант - Не знаете своих мест по расчету? Выполняйте!.
Я не очень уверен, что остальные поняли, что надо делать, но так как я был вторым номером при сержанте (у нас был пулеметный расчет), то я пополз за ним.
Я старался повторять все действия, которые делал ползущий впереди меня сержант. В зеленке земля жирная плодородная и, если неправильно держать автомат, то через какое-то время из него стрелять будет невозможно. Я умудрился набрать полный подствольный гранатомет земли. И вместо того, чтобы по команде начать стрелять гранатами, я выковыривал землю. И когда при команде сержанта я развел руками и сказал: «Ну, не стреляет»,- то услышал от него, напрямую, в глаза в глаза, что он имел интимные отношение со всеми моими родственниками и даже с гвоздем, на котором весит их групповой портрет.
В общем, полный подсумок для гранат для подствольника я выбросил, чему был очень рад, потому, что они достаточно тяжелые. Тут мы услышали, как начала работать наша «броня». Облегченно вздохнув, сели под ближайший дувал и стали ждать приказа на перегруппировку.
По рации мы узнали, что уже есть пять раненых. Меня очень удивило, что многие сидят и спокойно едят. Кто-то рассматривает бакшиши, кто-то по соседству матами воспитывает "молодого", который вовремя не поддержал его с фланга.
Отдых длился около десяти минут. А это много для боя, но очень мало для отдыха. Хотя в тот момент я думал, что все позади. И даже понимая, что в момент боя я не знал, что делать, я начал уважать себя, как бойца…
Пройдя через первый очень тяжелый и поистине кровавый рейд, я ощутил избавление от этого ощущения неизвестности и общего напряжения. Избавившись от чувства неуверенности, я понял, что война здесь всерьез и надолго, а тот первый рейд во время которого я испытал ужас в первые минуты боя, станет обычной рутинной работой. Выполняя работу, не думаешь, что тебя может убить в любой момент, о ранении, как о возможности демобилизоваться, стараешься вообще об этом не думать, потому что скорость полета пули явно быстрее, чем скорость, с которой идет время до «дембеля».

Природа и климат

Природа и климат в Афганистане очень разнообразны. Провинции сильно отличаются друг от друга, в некоторых даже апельсины растут. А кое-где зимой снега столько, что КамАЗы вязнут. Ветра песок поднимают, так что вытянутой руки не видно. Днем жара, и никакой тени вокруг. «Броня» нагревается так, что если на нее положить фольгу, то можно делать яичницу. Конечно, не шипит и не брызгает, но зато и не подгорает.
Сесть на такую «броню» без свернутой плащ-палатки невозможно, а находиться внутри вообще беда. К ночи температура резко опускается. Днем уходишь в горы - +50, а ночью +10 ,а ты в одном КЗС.
У нас в Питере климат не подарок, но хотя бы перепады температуры меньше. Хотя, в Афгане все предсказуемо, если должны идти дожди, то они идут, а если засуха так она и есть.
Зима в провинции Кандагар - это дождь со снегом или дождь с ветром, с редкими перерывами на просто ветер, или дождь.
Грунт – землей эту почву не назовешь, становится как жидкий или загустевший раствор цемента. Кстати, свои постройки местные жители лепят из этого материала, да и мы тоже возводили каптерки из этого самого материала.
Зима в бригаде начиналась после того, как в палатки ставили печки-«буржуйки» и привозили бомботару на дрова. Выдавались сапоги, бушлаты и зимние шапки.
А еще зимой в одежде откуда-то появлялись вши. Очень неприятное сожительство. Чтобы от них избавиться, приходилось по вечерам варить на печке в котелке с водой свой тельник и трусы, но они появлялись снова и снова. Видимо, жили в одеялах и спальниках, которые брали с собой в рейд.
В зимнее время война немного затихала, рейдов становилось меньше. Наверно, даже «духам» в зимней амуниции было воевать не с руки. Температура держалась в среднем на нуле, но от дождя и ветра было так мерзко, что хуже некуда.
Всегда с нетерпением ждали весны. Весной в «зеленке» красотища, особенно когда цветут разные плодовые деревья – гранат, яблони, груши и др. Одно только тогда расстраивало солдата, что нечего сорвать и съесть.
Виноград там рос всех сортов. Изюм порой высыхал прямо на лозе. До того как попал в Афган, я никогда не видел, как цветет и растет дерево гранат, плоды не такие мелкие и дохлые, как продавались у нас на рынке. Там плод в среднем 15 см. в диаметре. Проковыряешь в нем дырочку и выжимаешь без особых усилий ладонями 200 гр. сока. Берешь каску, вынимаешь подголовник, надавишь туда сока, любого виноградного или гранатового, и через 2-3 часа получается забродивший сок, вино – вкуснотища. Абрикосы и инжир сушеные как у нас семечки. Но или хранятся они не так, то ли у нас желудки «неправильные», но "расслабляли" они не по детски.
А может быть, все из-за воды. Нам говорили, что она заражена всеми возможными болезнями, но ведь местные ее пьют и ничего. А, может у них иммунитет другой. Так же нам запрещалось иметь контакт с местными дамами (бабаи предлагали), но по словам наших замполитов, у них врожденный гепатит и сифилис. Не знаю, правда ли это, но на нас тогда это возымело свое действие, и даже необходимый досмотр проводили быстро и брезгливо. О более близком контакте с ними у меня и мысли не было…

Местное население

В Афганистане люди живут своими мыслями, модой, одеждой, запахами и традициями. Мысли у них всегда скрыты и если они приветствуют и при встрече показывают радушие, то это лишь по традиции, а не потому что они вам и в самом деле рады. Разговор с ними тоже не к чему не обязывает: разговорная прелюдия – это принято на Востоке.
Одежда у них, с моей точки зрения, странная. Но для тех условий, в которых они живут, очень практично и удобно. Широкие, длинные, тонкие рубахи, широкие штаны, теплые длинные халаты для разного времени года. Вот чалма, зачем такая длинная и дорогая (я видел 5метров из шелка) непонятно, но видимо и этому есть объяснение.
Запахи мне не нравились, казались тошнотворными, сладковато-приторными.
Традиции питания, гигиены тела, воспитания и быта приводили порой в ступор, но находясь в этом климате и в этих же условиях, я начинал понимать практическую необходимость многих процессов.
Вода в Афгане, как и в других жарких регионах - это жизнь. Там я первый раз узнал, что питьевая вода покупается и продается.
Рыбу они не едят. В реке Аргандаб рыбы было много, наверно потому что ее никто не ловил. Мы называли ее «маринка» и по возможности ловили. Конечно же, без удочек. Способ был простой. Кто-то спускался к реке и давал миномету координаты чуть выше по течению. По реке выстреливи пару мин, и оглушенная рыба вниз по течению плыла к нам. Иногда за это получали от командиров нагоняи, но это мелочи - ведь они сами такие же пацаны, как и мы, ну разве что чуть постарше были.
Были, да и сейчас есть там подземные реки– кяризы. Очень они много хлопот доставляли. Такая река течет под землей и представляет подземный тоннель в несколько километров длиной. Сверху в земле дырки от 1 до 5 метров в диаметре. Это вертикальный спуск в речной тоннель глубиной 6-8-10 метров. Вода там внутри 6-8 градусов тепла.
Вот вылезут духи из такого кяриза, постреляют в нас, обратно прячутся, убегают и вылезают уже в другом месте или где-нибудь отсиживаются, ручные гранаты не причиняли им особого вреда, а лезть туда и преследовать их мы были как-то не готовы. В основном пытались подрывать и минировать выходы.
Ловушки в виде растяжек из гранат ставили и они и мы, такие растяжки ставились везде. На калитках во двор, в домах, под приманки где угодно и не только на гранаты, но и на мины и т. д.
Поэтому вырабатывался рефлекс, перед тем как зайти, куда либо ногой пробиваешь дверь настежь и ждешь секунд 6-7, нет взрыва, идешь дальше.
Были еще у них собаки, размером с большого дога с обрезанными ушами и хвостом. Прыгали или набрасывались из-за угла или с короткого расстояния спереди. Чтобы привлечь их внимание, раньше, чем они обратят его на тебя, надо было шумнуть чем-нибудь и быть готовым стрелять, если выскочат.
Вообще, как минимум, надо было ходить парами, чтобы прикрывать спину товарища.

Оружие

В Афганистане я видел много разного оружия. Как будто со всего мира свозили его туда, как на помойку. От старого - даже старинного до новейшего. Духи использовали ружья, чуть ли не с кремневым поджигом, "Бур" называется. А вместо прицельных приспособлений использовали обыкновенные нитки. Натягивая от начала ствола до места прицельной планки нитку, днем черную, а ночью белую и сводя при прицеливание ее в точку попадали в цель достаточно точно.
Также там много наших танков Т-34 и разбитых, и действующих. Некоторые были закопаны в землю как огневая точка. Из одного такого танка мне удалось даже выстрелить 5 снарядов, но это уже под конец службы за 3 дня до ранения…
На пушке этого танка не было ударного механизма, и мы использовали пистолет. Трофейные пистолеты у нас водились всякие разные, от дамских маленьких, до здоровенных старинных. Особый отдел очень не приветствовал интерес к трофейной технике, но тайком пистолетики все-таки хранили. Правда, недолго, нет к нему патронов - и он не нужен.
Так вот, навели пушку куда-то в сторону «зеленки», через ствол вставили снаряд, закрыли затворником и через дырочку в замке стреляли в капсуль. Был дикий грохот, но снаряд улетал. Потом танкисты мне объяснили, что снаряды могли легко разорваться в стволе, но бог миловал… Именно этим способом «духи» пользовались часто обстреливая наши позиции РСами (реактивными снарядами ).
Когда я находился в башне танка Т-34, то вспоминал фильмы про Великую Отечественную войну. Пытаясь представить, как можно было находиться в такой маленькой башне командиру танка и наводчику, как там вообще можно было ездить. Я ростом 186 см., сидел там впритирку на откидном стульчике, то и дело ударяясь об торчащие углы всяких железяк, а вылезая из люка, набил не одну шишку. Так там надо было не только ехать, но и вести стрельбу. Еще ведь и боезапас там же в башне. Вот это была для меня загадка.
И еще про оружие. У «духов» наши АК, но китайского производства, очень много. Винтовки М16 американские редко, но встречались. Один патрон я даже выстрелил из такой винтовки. Какие – то они необычные, кукольные что ли...
А наш «Калашников» я сам использовал и в воде, и в грязи, и затвор ногой передергивал от грязи и перегрев.

Ранения, болезни

Помнишь последний рейд?

Вспоминая свой последний рейд, я как боец, ничего угрожающего не помню. Единственное, что меня не радовало, но и не сильно огорчало, это то, что в предстоящий рейд мне предстояло идти не со своей группой и не со своим взводом.
Я был назначен старшим пулеметного расчета в чужой взвод.
Правда, было дня за два до рейда видение, после очередной «обкурки», что я весь разорван на куски, но при этом почему-то живой. На это я внимание не обратил. Подумал, то ли съел не то, то ли «трава» не чистая…
Тревог особых не было, правда, стояли мы крайней машиной в конце «зеленки». В этом рейде я как раз попробовал стрельнуть из Т-34, который находился на соседнем с нами посту "царандой.
Наша группа обосновалась в большом дворе. Выставили оборону и пулеметы на крыше, стены толстые, рядом между дувалов, наша БМП. Еды навалом, начальство от нас далеко. Конопляной пыли в сарае, ведер пять обнаружили, живи и радуйся... Так мы и делали, укуривались «в хлам». Нашли большой чилим на 4-5 литров воды. Вообщем, санаторий.
Ночью устраивали стрельбу, чтобы «духи» не лезли. Я отвечал только за пулеметный расчет. Больше ни во что не вникал, так как у меня с сержантом Агаевым, старшим на машине были не очень теплые отношения. К слову сказать, он погиб на том подрыве.
Работать в чужой группе или чужом взводе не очень удобно, а к своим привыкаешь и каждого знаешь. Но в этот раз у них не хватало опытного пулеметчика, вот меня на рейд к ним и определили, хоть наш взводный и был против.
За эту длительную блокировку «духи» не проявили никакого интереса к нам. Но вот наконец поступила команде «снимаемся», мы начали грузиться на броню. Наша БМП №437 шла замыкающей машиной.
Больше я об этом рейде ни чего не помню, очнулся я в госпитале. В себя приходил очень медленно, сказывался наркоз и длительное нахождение без сознания.
В голове была одна мысль:
- Где я и как сюда попал?
Последнее, что зафиксировала моя память, это световой коридор типа тоннеля. В нем как бы колеблясь, плыл матово прозрачный туман. В конце этот тоннель не имел четких границ и уходил в некуда. Необъяснимая легкость сознания и тела, звуки флейт поднимающиеся ниоткуда и что-то манящее и просто всасывающее в этот световой тоннель. Голоса звучащие как в сказке, но не человеческие, а какие-то даже не голоса, а как мысль из подкорки, просят не оглядываться, но я, как в сказке, оглянулся и после этого – темнота.
Обнаружил я себя я привязанным к кровати, попытался пошевелиться, но понял что это невозможно. Тело не чувствовало тех импульсов, которые передавал мозг. Постепенно приходя в себя, я начал понимать, что это больничная комната и что, видимо, я живой.
Я вспомнил: был рейд и все.

Начало мирной жизни?

А началась мирная жизнь 8 марта 1987 года, когда поезд привез меня с мамой из Москвы, где в 114 окружном военном госпитале я закончил службу в должности выздоравливающего после тяжелого ранения. Вышел из поезда я, конечно, в гражданке. Форма лежала в сумке, палочку я оставил в госпитале, как символ того, что я выхожу оттуда на своих ногах.
Ночь br /на неудобной полке и боковые меbr /ста, где я просто не помещаюсь во всю длину, были утомительны. Выйдя на вокзале, мы решили взять такси. Но это оказалось нереально, там стояли очереди на несколько часов - непонятно зачем тогда такси?
Я смотрел на вокзальную толкотню вокзале, пытаясь почувствовать признаки родного города, но все было каким-то не таким, как раньше.
Изменился я, и все изменилось вместе со мной. Я чувствовал это везде и во всем, и главное, в оценках действий и своих, и чужих. Ходил я уже уверенно, лишь изредка прихрамывал от усталости. Было во мне 75 кг, и вес не хотел дальше расти, так как еще не восстановились полностью функции кишечника. Со своей худобой и бледностью в 20 лет я выглядел на 15-16.
В госпиталях я привык к излишнему вниманию, к тому, что меня везде контролируют и от контроля этого хотелось избавиться. В госпитале кормили, одевали, и вообще о быте мы не задумывались: нас оберегали от всего.
А теперь мне пришлось ехать в метро, где на тебя ни кто не обращает внимания, толкаются, пихают локтями и никому нет дела до того, что тебе плохо или началось головокружение.
До армии я учился в ПТУ-115 Ленметрополитена, а потом год работал в депо «Северное», но в эту поездку я возненавидел метро, как потом и весь общественный транспорт. Эти поездки очень долго были для меня настоящим испытанием тела и духа.
Мне казалось, что когда окружающие узнают, что парень с войны пришел, они будут по-другому относиться.
У некоторых укрепилось стойкое мнение, что «афганцы» - это отморозки. Такой стереотип прогрессировал в конце девяностых. Он существовал на бытовом уровне, в средствах массовой информации, в кино, на телевидении. Помню, слышал в каком-то сериале такую фразу: «Не дергайся, стрелять буду! Я дурак, я в Афгане был!». С моей точки зрения, суть-то правильная.
Ведь «дурак» это тот, который не понимает и не принимает законов непонятных его душе. Ведь 18 летний парень за короткий срок получает чудовищную эмоциональную стрессовую нагрузку. Без какой либо психологической подготовки к ней и без способов выхода из этого состояния. И если на войне рвут плоть со звериным оскалом, то в мирном обществе рвут душу в лохмотья, но с милой улыбкой.
Какие эмоции может испытывать человек, если ему будут постоянно говорить, что все что он и его товарищи делали, никому не нужно, неправильно и т.д.?
Ведь за это же самое сначала давали награды, называли защитниками, восхваляли.
Ведь тогда была холодная война, и все жили по ее правилам и верили в то, что нам говорили.
Почему-то все резко забыли, что США собирались войти в Афганистан, и что допускать установку ракет на границе нашего государства СССР было не в наших интересах.
Сейчас СССР нет, территория нашей страны уменьшилась, а угроза – наоборот, только возросла. Значит, был смысл в том, чтобы занять стратегическую территорию Афганистана? Не сложно видеть, что США сейчас, как и в семидесятые, наращивает свое военное присутствие вдоль наших границ. Грузия – проамериканская, Азербайджан – заигрывает со Штатами. В целом, влияние США на сопредельных с ними территориях усиливается. И это не паранойя – это действительность.
Мы верили в то, что свою страну надо защищать. Теперь эта идея трансформировалась в другую - в идею продать страну. Тогда мы не хотели всей страной, чтобы ракета до Москвы летела 1 – 2 минуты и не допускали этого, а теперь для этого могут быть созданы реальные условия…
Нам говорили, что мы помогаем защищать интересы социалистически ориентированных представителей страны по их просьбе. Что мы выполняем свой интернациональный долг. Рассказывали, что Афганистан один из первых признал РСФСР после революции, что теперь наша очередь помочь товарищам.